Творчество

[Nikolai]

[Марианна]

"Тише, тише...Не судите, это грех...
Вы порадуйтесь душою за успех...
Вы поплачьте над чужою - над бедой...
Сострадание - ручей с живой водой...
Тише, тише... Не ругайте сгоряча...
Чья -то жизнь, возможно, гаснет как свеча...
Не задуйте ненароком тот огонь...
Подержите, поднеся к нему ладонь...
Тише, тише...Не врывайтесь в жизнь людей,
Наблюдая с высоты судьбы своей...
Потому что жизнь - сплошные этажи...
Там, вверху, возможно, просто больше лжи...
Тише, тише...Ведь слова острей ножа...
Нужно жить, на сердце злобы не держа...
Много мнений, только помнить нужно впредь,
Что на всех свою рубашку не одеть...
Тише, тише...Там где слухи - правды нет...
Лишь Всевышний знает правильный ответ...
И от глаз его не скрыться, не уйти,
Вот поэтому живи и не суди."

[Mишeль]

Жорж · Жуан. · Заметки · о · человеческом


Кофейные демоны
С чего, по-твоему, начинаются сказки? С «Хочу сказку»? Нет. Не только с этого. Любая сказка начинается с того, что кто-то не может уснуть. Или только делает вид, чтобы тайком и хитростью все-таки её услышать и стать частью.

Так вот.

На какие только хитрости не пускаются охотливые до сказок люди. Чтобы получить желаемое, вступают в неравные схватки со сном, пытаются обмануть время, навёрстывая часы сна в следующих днях. Старательно пьют холодные напитки или открывают все возможные окна, чтобы прохлада наполнила комнату и вытеснила убаюкивающий уют пледов и одеял. Не насовсем, а так, чтобы просто ослабить их пыл. Ведь и пледы, и одеяла - это неотъемлемая часть истории для тех, кто собирается слушать сказку.

Один Мастер захватывающих историй каждый вечер располагался у корней старого дерева, лишь только солнце начнёт укрываться за горизонтом. Как только он занимал своё место, к нему начинали стекаться сумерки и те, кто хотел вместе с ними услышать новую историю. Они садились неподалеку и ждали, когда же Мастер нарушит молчание. А пока, в ярких всполохах огня, отделявших его от сгущающегося внимания, их нетерпение играло с зарождающейся вокруг безмятежностью.

Но это всё вступления и лирика. На самом деле эта история не о том, как кто-то страстно желал проникнуть в чарующий сказочный мир, а кто-то - дорожил каждой минутой внимания своего слушателя. Эта история о том, как и тем, и другим удавалось не упускать погожих вечеров и начал клубков всех хитросплетённых рассказов.

Мастер доставал медный сосуд, покрытый помимо копоти картами звёздного неба, жемчужинами историй в узлах созвездий и толикой песочной пыли, оставленной теми, кто, не дождавшись, проворно юркнул в сон.

Сложно сказать, что больше увлекает за собой: голос или плавные движения, которые прежде всяких историй творят свое чародейство. Когда в картину из слов вплетаются запахи и домыслы, возникают противоречивые желания: не упускать ни звука, закрыв глаза, или ловить движения, но убегая уже в другой рассказ.

Одной рукой он будто из воздуха доставал щепотку коричневого порошка, ссыпая его горкой на ладонь, и тут же сгребал её в сосуд; другой - для сладости отправлял на дно такую же щепотку белых крупиц. Мало кто мог осознавать, что же происходит за краешком мира, в котором творилась эта история. Но вот воздух наполнял запах шоколада, который Мастер незаметно для всех растирал в крошку в своих руках, и любая из подстрекающих тревог отступала.

Ещё не услышав ни слова, собравшиеся замечали, что история давно началась и вовсю увлекает их своим течением. Захваченные новым витком, они наблюдали, как Мастер встряхивал сосуд, перемешивая всё, что он прежде в него отправил, и с содроганием замирали, когда в их грёзный мир вплеталось едва слышимое журчание прохладного ручья.

Тогда Мастер начинал кутать медный сосуд в алое пламя, а гостей - в одеяла из предвкушений и ароматов, пока довольное фырчание тех и других, от добавленного острого зернышка, не требовало вновь остудить их.

По мере того, как слушатель растворялся в рассказе, сосуд наполнялся водой и духом творимой истории. А ночь становилась гуще, и разве что довольные угукания совы, прислушивающейся к чему-то в темноте, могли проникнуть сквозь неё, не увязнув. И то потому, что были частью совиной охоты. С этими совами никогда не знаешь заранее - охотливы ли они до твоих слов или охотятся на притаившихся где-то мышек.

Лишь после того, как из сосуда дважды доносилось "фыр-фыр", Мастер снова добавлял воды, а чуть прежде - коричного порошка. Самую малость. Самую толику. Но и этого было достаточно, чтобы увлечь даже тех, кто скрывался в траве.

И снова слышался «фыр-фыр», и снова полилась вода, и снова - «фыр-фыр». А ночь сгущалась как пенка, застлавшая вершину медного сосуда, поглощая иные звуки. Застыли запахи. Мир замер. Затих. Как вдруг, из самой глубины на волю стали вырываться гонимые внутренней бурей кофейные демоны. Плывя, растекаясь потоками, стелясь по земле, они тянулись ко всем. И каждый, кто мог их слышать - слушал шепчущие слова о молодости и чарующей красоте. Кто мог вдыхать – дышал их силой и проникался их обаянием. Они возвышали и восхищали коснувшихся их - давших овладеть сердцем. Так сладко и запредельно, наделяя своими чертами, кофейные ароматы сливались с ними воедино, давая вобрать в себя частицы бесконечности. Навсегда.

Эта история неизменно предваряла другие. Но те более не требовали слов, чтобы раскрыть себя.

И только после этого Мастер окончательно убирал преграды, сдержавшие, прежде, наплывающий сон.

[S7o7v7a]

Открыта Душа

Мой полет невесомый как пух
Растворяется в воздухе смысла
Я не знаю смогу ли уснуть
В этом облаке падая вниз
В бесконечность играю, Я
Растворяюсь в капле дождя
И опять лечу в облака
Не теряя ни капли смысла
Рождения или мысли
Я чувствую запахи дня
Чтоб вновь уснуть навсегда
Ах, это только слова
Слова и чужие мысли
А так, хочется быть всегда
Собой, не теряя смысла
Лететь в облака
С тобой завершая сон
Земного существования
Открыта Душа

P.S. навеяно музыкой группы Fleur.

[S7o7v7a]

Когда Душа - Зеленоглаза
И Мир рождается такой
Где лето кружит безвременно
Искрится свежею росой
В полях и реках отражаясь
Летит над нами не спеша
Подарок Жизни и Надежда
Зеленоглазая Душа

[Mишeль]

DARIUSZ ZAWADZKI

[Mишeль]

[elia]

Joey Remmers

[Mишeль]

И вот, со свечой, освещавшей ее лицо и три плывущих перед нею ступени, Фуксия начала подниматься в свое царство.

Пока она карабкалась в винтом свивавшуюся тьму, тело ее распирала обморочная тревога, какая одолевает человека в зеленом месяце апреле. Сердце девочки болезненно билось.

То была любовь, равная по мощи любви мужчины к женщине и проникающая столь же глубоко. Любовь мужчины или женщины к им принадлежащему миру. К миру их очага, в котором честно сгорают их жизни, – сгорают привольным огнем.

Любовь ныряльщика к обжитому им миру волнующегося света. К миру жемчугов, и нитей травы, и воздуха жизни в его груди. Рожденный для того, чтобы нырять в глубину, он составляет единое целое с каждым роем лимонно-зеленых рыб, с каждой цветастой губкой. И замирая на феерическом дне океана, ухватившись за вросший в песок остов кита, он становится совершенным и бесконечным. Пульс, сила, вселенная колышутся в его теле. Он пребывает в любви.

Любовь художника, стоящего в одиночестве, вглядываясь, вглядываясь в творимую им гигантскую, красочную поверхность. С холстов, что, прислонившись к стене, стоят вместе с ним в этой комнате, в него вглядываются набросанные на пробу, остановившиеся в росте фигуры, движущиеся от пола до потолка в еще не бывалом ритме. Перекрученные тюбики, свежая краска, выдавленная и размазанная по сухой, покрывшей его палитру. Пыль под мольбертом. Краска, присохшая к ручкам кистей. Белый, безмолвный свет северного неба. Окно, изумленно глазеющее на него, пока он вдыхает свой мир. Свой мир: запах скипидара, в аренду взятая комната. Он придвигается к своему полурожденному детищу. Он пребывает в любви.

Жирная земля, пересыпающаяся, крошась, в пальцах пахаря. И как искатель жемчуга бормочет: «Я дома», – смутно продвигаясь в странном, водянистом свете; как художник шепчет: «Я дома», – на своем одиноком плоту, сбитом из досок пола; как медлительный землепашец на ниве… – так говорит с темнотой кружащая вдоль по лестнице Фуксия: «Я дома».

[S7o7v7a]

Сияния Твои
****

Рождает Свет - материи узоры
Когда его дрожащая струна
В мир темноты спускается тревожно
И в отражениях смотрит на себя

И Свет - опять Домой дорогу
Находит каждый Миг и День
Когда играет - Вечность у порога
Моих забытых, преданных Друзей

Я возвращусь, как дороги мне ваши
Сиянья глаз и доброта Души
Как можно жить, здесь, в темноте и фальши
И помнить все - Сияния Твои

[Mишeль]

Н. Гасанзаде

Утонет море

В тот день,
В той жизни,
В тот же час -
Утонет море, если Вас,
На берегу я встречу...
За нашу с Вами встречу
Утонет море - по бокалам
Вина и соли - губ и слез,
Чтоб пьяной исповедью стало,
Все то, что каялось всерьез.
Все то, что тешилось, прощалось:
За одиночество - До дна!
За то, что я, мой друг, осталась
У Вас - для Вас - совсем одна...
За две немые половины
Зву-ка,
За плечи те, что терпят спины
Друг друга.
За жизнь в страницах, где ресницы,
От восхищения мертвы.
За то, что пробуем влюбиться,
В который раз без головы.
За роковую безнадежность,
За нестареющее - «Вдруг...»,
За всю мою неосторожность
Коленей - рук...
За расстояния, где грела
Секунды, дни - чужая явь.
За то, что я себе велела:
- На короля колоду ставь!
Дома - застенки, лестницы - пороги,
Четыре стороны да ноги.
За все, что наскребли ногтями,
Чем приходилось дорожить.
За тех, за ангелов над нами,
Что не успели нагрешить...
...За день, в той жизни,
и за час -
Утонет море,
Где - не Вас-
на берегу я встречу...
За всю мою - невстречу
Утонет море -
Не замечу..

[elia]

Осенняя бабочка
На солнце бабочка кружится,
вся загораясь временами.
Листа коснётся, застывая,
частица пламени живая —
и лист колышет это пламя.
Мне говорили: — Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось.
Я тоже что-то говорил им.
И лето жатвою сменилось.
Печальных рук сухие кисти
на горизонт роняет Осень.
И сердце сбрасывает листья.
Мне говорили: — Ты не болен.
Всё это бред. Тебе приснилось.
И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.
Всё на земле, друзья, проходит.
Всё покидает и минует.
И та рука, что нас водила,
нас покидает и минует.
И те цветы, что мы срываем.
И губы той, что нас целует.
Вода, и тень, и звон стакана.
Всё покидает и минует.
И время хлеба миновало.
И снова небо
прояснилось.
А солнце лижет мои руки
и говорит: — Тебе приснилось.
И ты не болен. Это бредни.
Взлетает бабочка и чертит
круг огнецветный
и последний.
(Пабло Неруда)
***
Прошу тишины
Сейчас я хочу покоя.
Считайте, что я отсутствую.
Я глаза на миг закрываю…
Пять вещей сейчас мне нужны,
пять особо важных корней.
Во-первых, безбрежность любви.
Во-вторых, любоваться осенью:
мне не жить, если листья не будут
слетать, сливаться с землей.
В-третьих, зимние дни,
ливень любимый и нежность
костра на свирепом холоде.
В-четвертых, спокойное лето,
круглое, как арбуз.
В-пятых, твои глаза.
Матильда моя, желанная,
не заснуть мне без глаз твоих,
без взглядов твоих мне не жить,
я с легким сердцем сменяю
весну на взгляды твои.
Друзья, это все, что мне нужно:
ничто — и почти что все.
А теперь я вас не держу…
Я столько прожил, что вскоре
забудут меня поневоле,
стерев с доски мое сердце,
желавшее жить бесконечно.
Но то, что прошу тишины я,
не значит, что я умру.
Со мною все это иначе:
я буду и дальше жить.
Я есть и быть продолжаю.
Просто внутри меня
будет силы копить пшеница,
чтобы зерна, раздвинув землю,
над землей увидали свет,
но земля-праматерь темна,
вот так же темно и во мне:
я похож на колодец, в чьи воды
ночь роняет звезды свои,
чтобы в поле уйти налегке.
Понимаете, прожил я столько,
что хочу прожить еще столько же.
Никогда я не был так звонок,
так богат поцелуями.
Как прежде — все еще утро.
Свет летит со своими пчелами.
Оставьте меня с рассветом.
Позвольте мне снова родиться.
(Пабло Неруда)

[Kayri]

у дороги два пути
в сторону добра идти
встречный путь не знает линий
путник смены направлений
сложность виденья прости

[elia]

Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.

Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублен
Теряюсь, мысльми утомлен!

Уста премудрых нам гласят:
Там разных множество светов;
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков:
Для общей славы божества
Там равна сила естества.

Но где ж, натура, твой закон?
С полночных стран встает заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в ночь на землю день вступил!

О вы, которых быстрый зрак ( М. Ломоносов )

[elia]

По бледной долине
По бледной долине приходят, уходят, проходят
несчетные духи,
Там юноши, взрослые, малые дети, и старцы идут,
и старухи.
С Востока на Запад, с Заката к Востоку, и снова
на Запад с Востока,
Приходят, уходят, и ходят, и бродят, не знают
ни часа, ни срока.
Встречаясь, качают они головами, и шепчут
о благости Бога,
И все, проходя, проиграют цепями, и вечно, и вечно
дорога.
И вдруг от Востока на Запад прольется разливное
красное пламя,
Один усмехнется, другой ужаснется, но каждый
почувствует знамя.
И вдруг от Заката к Востоку вернется и злато,
и бархат, и алость,
И духи считают, колдуют, гадают, пока не сомнет
их усталость.
Тогда, бесконечно взывая о мести, о чести, о славе,
о чарах,
Несчетные духи, согбенно, проходят, как тени,
в безмерных пожарах.
( Константин Бальмонт )
***
«Блажен, кто цель избрал, кто вышел на дорогу…»
"Voluntas est superior intellectu"(Дунс Скотт)

Блажен, кто цель избрал, кто вышел на дорогу
И мужеством бойца и верой наделен,
Кто бросился стремглав в житейскую тревогу,
Кто весь насущною заботой поглощен.
Волнуем злобой дня, в работе торопливой
Он поневоле чужд сомнений роковых,
И некогда ему отыскивать пытливо
Заветного ключа вопросов мировых.
Со знаменем в руках вступая в бой кровавый,
Он может ранами гордиться пред толпой,
Он может совершить свой подвиг величавый
И на виду у всех погибнуть, как герой,
Погибнуть, как орел, что гордо умирает,
Пернатою стрелой пронзенный в облаках,
И гаснущий зрачок на солнце устремляет,
Встречая свой конец в родимых небесах.
Но горек твой удел, мечтатель бесполезный:
Не нужен никому, от жизни ты далек.
И, трепетно склонясь над сумрачною бездной
Неразрешимых тайн, ты вечно одинок...
Струной, надорванной мучительным разладом,
Твой каждый чуткий нерв болезненно дрожит,
И каждый твой порыв неотразимым ядом
Сомнений роковых в зародыше убит.
В бездействии прожив, погибнешь ты бесцельно…
Не тронет никого твой заунывный плач,
Не в силах ничему отдаться нераздельно, —
Ты сам своей душе – безжалостный палач.
Порой ты рвешься вдаль, надеждой увлеченный,
Но воля скована тяжелым, мертвым сном:
Ты недвижим, – как труп, в бессилье роковом,
Ты жив, – как заживо в могилу погребенный.
Хотя бы вечностью влачился каждый миг,
Из гроба вырваться на волю не пытайся;
Не вылетит из уст ни жалоба, ни крик, —
Молчи и умирай, терпи и задыхайся.
(Дмитрий Сергеевич Мережковский 1884)

***
«От книги, лампой озаренной…»
От книги, лампой озаренной,
К открытому окну я обратил мой взор,
Блестящей белизной бумаги утомленный,
На влажно голубой полуночный простор.
И слезы в тот же миг наполнили мне очи,
И в них преломлены, все ярче и длинней
Сплетаются лучи таинственных огней,
Что сыплет надо мной полет осенней ночи.
Склонился я в окно, и в пыльную траву
Бесплодно падают неведомые слезы;
И плачу я над тем, что завтра эти грезы
Я сам игрою нерв, быть может, назову,
Над тем, что этот миг всю жизнь не будет длиться,
Над тем, что эта ночь окончиться должна,
Я плачу потому, что некому молиться,
Когда молитвою душа моя полна...
А ночь по небесам медлительно проходит,
И веет свежестью, и мнится, что порой
По жаркому лицу холодною рукой
Мне кто-то ласково проводит.
(Дмитрий Сергеевич Мережковский 1884)